Вера заглушила мотор и вышла из машины.
День клонился к вечеру, алое солнце с монаршей неумолимостью сползало за горизонт, в холодном воздухе проплывали паутинки, напоминая о бренности всего сущего и прекрасного.
Сухая прибитая первыми заморозками трава звенела на ветру и прижималась к земле – разрушительное уничижительное притяжение, о невесомости можно лишь мечтать.
С одинокого куста, громко каркнув, слетела ворона.
Вера запахнула пальто.
В воздухе чувствовалась исступленность умирающей природы, пронзительная и холодная; очень скоро не останется ничего, кроме этого холода и этого молчания. Вечный маятник между Кем-то и Никем.
От дома и деревьев протянулись длинные тени, высоко над головой плыли облака, плыли, чтобы больше никогда не возвращаться к тем, кому больше нечего терять.
Нынешний ноябрь оказался на удивление сухим и теплым. Нежный покой, которым всю осень светилась земля, сменился безбрежной почти пугающей ясностью, в морозном воздухе уже витали зимние призраки.
За домом послышался собачий лай, и тут же смолк, как будто растворился в морозном воздухе. Ещё один призрак.
Вера смотрела на дом, тяжелые колонны, сложенные из серых замшелых камней, и ряд французских окон, опоясывающих первые этаж; кадки с самшитом и тяжелая дверь с медными наклепками придавали дому сходство со средиземноморской виллой. Фасад дома венчала куполообразная башенка с единственным слуховым окном. Перед домом лежал большой белый луг. Вокруг насколько хватало взгляда тянулись голые сжатые поля.
Около входной двери с тяжелым медным кольцом, вдетым в нос некоего бесполого существа, похожим на орка, поскрипывало старое кресло. Вера взялась за кольцо и несколько раз опустила его на узенькую медную набивку в виде изогнутого лука.
Колотушка тук-тук-тук,
Спят и мыши и паук.
Прошлое довольно часто оказывается ироничней и лаконичней настоящего.
Вера была готова взяться за кольцо во второй раз, когда дверь внезапно отворилась и в ее проеме возникла девушка лет семнадцати в коротком пальто поверх шерстяного платья. Из-за ног девушки выглядывал спаниель.
Девушка и спаниель были рыжими.
***
Вера приняла из рук хозяйки чашку с чаем.
- У вас очень необычное имя.
- Мой отец был большой оригинал. Правда, я до сих пор не знаю, двигала ли им любовь к художнику или к горным цветам. Можете называть меня Диона, так проще.
Вера вдруг поняла, кого напоминает ей хозяйка дома, та же самая крысиная мордочка, которую так любил воспроизводить в своих картинах Кранах. Поразительное сходство. Сейчас таких лиц не встретишь, возможно, они являлись всего лишь воображением художника, обретшим реальность спустя много веков. Представ в образе молодой девушки с облупившимся сиреневым лаком на ногтях и с толстой косой ярко-рыжих волос, уложенных короной вокруг миниатюрной головки.
Вера оглядела гостиную. Диски с фильмографией Антониони, несколько картин, выполненных тушью. Синяя мебель, коричневые обои, французское окно, выходящее на лужайку с единственным дубом. Здесь не торопились жить. Вере нравилась атмосфера этого места, будто отвоеванного от всего остального мира, и ставшего его улучшенной версией. Там, где никуда не торопятся и смотрят трилогию Антониони, есть место ожившим тайнам Кранаха, надежно спрятанным за темными обоями.
Перехватив взгляд своей гостьи, Дионисия улыбнулась.
- Когда-то я до ужаса боялась темных стен. И тогда я решила бросить вызов собственным страхам. Но я снова проиграла, потому что теперь я терпеть не могу беж и кремовые скатерти.
- По-моему, Вы ничем не рискуете, - улыбнулась в ответ Вера. Спаниель крутился тут же и обнюхивал ее кремовые туфли.
Какое-то время хозяйка и гостья молча пили чай. Первой нарушила молчание Вера.
- Диона, я очень признательна, что Вы согласились встретиться с мной. Я знаю, как трудно даются такие решения, и ещё раз благодарю Вас за то, что согласились принять меня.
- Вы хотите поговорить со мной о смерти моей сестры?
- Скорее, о том, какой она была.
- Зачем это Вам?
- Я веду расследование. Вам, наверняка, известно, что в том году, когда исчезла Ваша сестра, было несколько подобных случаев. Если быть точной, десять. Дафна была одиннадцатой. Слишком много, чтобы считать всё происшедшее простым совпадением.
Дионисия горько усмехнулась.
- Никто так и не считал. Даже полиция, несмотря на то, что все дела, в том числе и дело моей сестры, были закрыты за недостаточностью улик. Как сказал один детектив, слишком много мистики. Что-то вроде трамонтаны или крысолова из Гамельна. Во всяком случае, в полиции посчитали все эти случаи чем-то вроде массового помешательства. Сектантки без пастыря – вот кем останутся все эти девушки в памяти людей.
- Я не верю в массовое помешательство. Все они были слишком разные. Тем не менее, девушки сначала бесследно исчезали, потом возвращались домой, и наконец, умирали.
- Всё это кажется Вам бессмысленным?
- Меня бы здесь не было, если бы я не видела здесь смысла. И ещё... тьмы. Если Вы понимаете, о чем я говорю.
- В их глазах сияло совсем другое солнце. Когда Дафна смотрела на меня, она смотрела на меня из какого-то другого мира. Я знала, что она уйдет. И не могла ничего поделать.
Лицо девушки помрачнело от боли и ярости.
Вера сжала ее руку.
- Не казните себя, Диона. Вы были бессильны. Так же, как и другие.
- Всё это проклятые рощи.
Вере не нужно было браться за блокнот.
- Шелест деревьев – вот что тревожило Вашу сестру перед исчезновением.
- Она могла часами сидеть и слушать, как шумит, листва. Сначала это не казалось мне чем-то особенным. Но потом наступила осень, и Дафна изменилась. Она бродила среди голых деревьев, будто безумная. У нее появились головные боли. Она таяла на глазах. И постоянно что-то лихорадочно строчила в тетради, вырывая и сжигая написанное. А через месяц Дафна исчезла.
Девушка поднялась с дивана и подошла к широкому окну. В сумерках темнели ветки огромного дуба.
- Я всё лето просидела под этими чертовыми деревьями. Пытаясь услышать то, что слышала моя сестра. И однажды я, наконец, услышала, - теперь девушка с лисьим личиком и рыжими колечками на низком лбу недобро улыбалась, как никогда похожая на своих сестер с полотен Кранаха.
- Я услышала, но ничего не поняла. Они посмеялись над бедной дурочкой, - Диона снова повернулась к окну. – Следующей весной здесь не останется ни одного дерева. Их выкорчуют с корнем.
Вера опустила глаза.
Если бы люди могли так же легко выкорчевывать свою боль. И память.
Словно прочитав ее мысли, девушка громко произнесла:
- Только боюсь, что я навсегда останусь привязанной к одному из этих выкорчеванных деревьев.
За последний месяц Вера слишком много встречала выкорчеванных с корнем деревьев и намертво привязанных к ним живых людей. И они были едва ли не большими жертвами той невидимой тьмы, в которую канули их дочери, сестры и любимые.
